ОБЩИЕ ПУНКТЫ:

1. Имя, фамилия и отчество (если есть) персонажа.
Ленардина Фэриартос, при жизни – Леонардина-Шарлотта де ла порт Мазарен (по фамилии матери в миру). В России времен «серебряного века» имени не сокращала, так и была Леонардиной (именно тогда из него предательски сбежала буква «о»), в настоящее время носит документы на:
Ленору де Монморанси – француженку итальянского происхождения – во Франции, Англии и Италии;
Ленардину Кондини– итальянку французского происхождения – в Америке;
в России в настоящее время пользуется именем Елены Мазарен (и часто получает вдогонку более краткий вариант имени «Элен»)

2. Национальность.
По происхождению – на четверть итальянка/на три четверти француженка, родилась во Франции

3. Место проживания.
Место резиденции клана – Москва, Особняк Фэриартос. В остальное время – по отелям Европы и Америки. Передвигается часто и много. В последнее время – по делам клана куда больше, чем по своим собственным.

4. Возраст.
Фактический возраст | внешний возраст.
Общий возраст 327 лет (исполняется 3 июля 2020 года), из них человеческих – 17 лет жизни. Выглядит немного постарше, на 18-19 лет.

5. Клан и положение персонажа в нём, Мастер.
Фэриартос. Мастером был Эдмон д’Арвиль Фэриартос (общий мастер для Ленардины и Маэстро – Александра Фэриартос) – погиб во времена Первой Вампирической Эпидемии (1725-1732)
Муза. Мастер. Эксперт клана по вопросам искусства, сюда же относится антиквариат. Основа: живопись и литература вместе с музыкой,  чуть меньше скульптура. К архитектуре интерес низкий, хотя основы и стили знакомы очень хорошо. Живет на проценты от «откупного капитала» в виде драгоценностей – предусмотрительно добытого у «добропорядочной» родни (подробности в био).
В настоящее время – исполняющая обязанности Маэстро Александра, заботясь об оставшихся в Москве Фэри. Ждет возвращения Александра и передаст ему дела клана, как только появится игрок.

6. Занимаемая внешность.
-------

7. Внешность.
Мягкий взгляд темных, почти по-итальянски черных глаз – и совершенно не по-итальянски светло-русых вьющихся волос, составляют ее главную гордость и богатство. Мягкость и «округлость» присуща не только плечам, но и голосу… В общем и целом Ленардина похожа на античную статую: такая же светлая тонкая словно светящаяся изнутри кожа, ни одной резкой линии в контурах и красота, которой хочется любоваться и восхищаться… но до такой бывает страшно дотронуться, чтобы не исчезла, не растворилась вдруг как видение, что вполне отвечает культивируемому ею образу «дамы серебряного века».
Платья предпочитает классические и стилизованные, гардероб тщательно подобран под выстроенный ею образ. Почти неизменно – носит черную вуаль, не густую, иллюзорной преградой между нею и всем остальным миром, очень любит шляпки и головные уборы всех фасонов и перчатки из тонкой мягкой кожи, как правило, контрастирующих с платьем, чтобы подчеркнуть изгибы линий фигуры. К брюкам относится прохладно, если не сказать, равнодушно… В самом деле, ни одни брюки не в состоянии подчеркнуть ее точеные бедра, мечту всех женщин – в виде плоского живота, и красивые стройные ноги. В брюки надо прятать «неудачные» ножки, чего она не находит в себе даже при самом критическом осмотре. Впрочем, в одном случае брюки Ленардина всё-таки признает – сидя верхом на лошади, хотя и тут дамское седло по привычке предпочитает мужскому.
Драгоценностей носит очень мало, предпочитая расставлять ими акценты, а не портить изысканность наряда. Каблук прибавляет ей целых 7 см роста, и вот она уже девушка не 167 см, а целых 174-х см. Телосложение не спортивное – но и не особенно худощавое, очень «тонкое», очень женственное и обманчиво хрупкое делает ее отчасти похожей на одну из модных в 2000-х корейских кукол, только более живую, несмотря на полное отсутствие изъянов и дефектов. Хотя… один, пожалуй, все-таки можно найти – это взгляд. Взгляд бездны, темной глубокой воды, завораживающе отражающей любой блик внешнего мира, будь то искусственное освещение, отблески луны или свет звезд. Бездна затягивает, привлекает, тянет к себе, как магнит, но ей лучше оставаться черным стеклом… Мало кто из людей может выдержать то, что хранится по ту его сторону: слишком пронзительными, пристальными, пронзающими, неуловимо отвлеченными, неумолимо холодными могут быть ее глаза, которые она так старательно «прячет» вуалью от внешнего мира. Сфинкс без загадки – это она. В исконном смысле слова «сфинкс» - полуженщина, питающаяся человеческой кровью.

8. Ориентация.
Гетеро

ЛИЧНОСТЬ ПЕРСОНАЖА:

9. Характер.
Характер – вещь сложная и совершенно противоречивая… особенно у такой натуры, как Ленардина. Не то, чтобы она была совсем непредсказуемой, но… «странной» - пожалуй, самое подходящее слово. Странной и цельной в своей странности, что заставляет тянуться к ней многие сердца… Однако так не всегда было. Ленардина так и осталась диковатым зверьком, коим была для всех, кроме мастера, правда, эта черта ее личности благополучно притаилась на дне глаз. Муза научилась защищаться… масками, которых в ее арсенале более, чем просто достаточно.
Ленардина горячо любит только один мир – Искусство, во всем многообразии и великолепии его жанров, видов, форм – кроме, разве что, самых диссонансных, заставляющих переживать не столько наслаждение, сколько отвращение… Ведущий принцип английского эстетизма конца 19 века о переживании как единственной цели и единственном смысле искусства – стал определяющим для Ленардины тоже… Превратился в отдельный маленький центр ее жизни. Искусство как переживание красоты – всегда разной, всегда тонкой, всегда ускользающей, всегда новой, всегда ненавязчивой…
Что в данном случае фэри как не «произведение искусства во плоти»? Позиционируя себя подобным образом, Ленардина заняла позицию наблюдателя по отношению к реальной жизни: да, течёт, да, изменяется… Единственно вечной остается красота искусства, которую и воплощают в себе юные прекрасные фэри. Они как раз и окружают себя красотой каждую новую ночь их жизни. Красота, гармония, пропорция… Каждое новое событие превращается в восприятии фэри в эстетический опыт… Иногда ужасающий, иногда мистический, но всегда – эстетический: даже на смерть можно смотреть околдованно, привороженный ее отталкивающей мрачностью и пустотой.
Тяга к одиночеству настолько въелась в характер и переплелась с потребностью к восхищению, что уже сложно понять, где заканчивается одно и начинается другое. Одинокой она была всегда, и настолько привыкла к нему, что практически не обращает на него внимания. Несмотря на болезненное внутреннее одиночество, восхищение - необходимо как наркотик… как одна из сил, которая дает способность вдохновлять на создание прекрасных образцов искусства и менять таким образом окружающий мир. Фэри присуща в том числе практическая жилка: цену себе она прекрасно знает, и своей работе тоже. Фэри ни холодна, ни тепла, она тонко чувствует, глубоко ощущает, но так или иначе стремится «перевести» эти переживания на язык искусства, тесно соединяющийся с ее философским взглядом на мир.

10. Ценности и предпочтения персонажа.
Талант – в любом его преломлении – именно та вещь, которая никогда не окажется Ленардиной неоцененной или неотмеченной. Ей нравится – открывать талант и помогать ему раскрыться, нравится заботиться о нем до тех пор, пока он не иссяк – очень чутко ощущается ею потенциал Художника. Нравится – окружать себя красивыми вещами и предметами искусства, работать с ними, думать – рядом с рюмкой абсента, закутавшись в ароматный дым своих тонких сигарет.
Надругательство над искусством Ленардина не переживет, хотя вокруг слишком много пошлости, чтобы обращать внимание на всё. Не нравится – когда распоряжаются ею, как вещью, но нравится – принадлежать кому(чему)-либо по собственной воле и своему желанию.
Не слишком в ладу с техникой – хотя приходится разбираться. Совсем не переносит глупости, дурости и жалости. 
Самой большой слабостью был и остается брат, Александр. Ему она не может отказать ни в чём.

11. Биография.
Есть запахи, чья власть над нами бесконечна…
Шарль Бодлер
Такова власть красоты…
Ищи ее аромат в каждом дне своей жизни
Ленардина

3 июля 1693 года в одной из провинций Франции в год перелома проигранной ею Орлеанской войны (1688-1697) против Аугсбургской лиги во времена правления милостивого короля Людовика XIV – короля-солнце (который вступил на престол в 1643 году в возрасте 5 лет при регентстве матери, Анны Австрийской) у Мари-Анн де ла порт Мазарен родилась дочь, названная Леонардиной… Родилась без официального отца, у монахини ордена визитанток, что, конечно же, бросало неизгладимую тень и на женский католический орден в целом, и на честное имя семьи в частности… Потому рождение Леонардины ознаменовалось полной тайной ее появления на свет и частичным солнечным затмением, воспринятым суеверными родовспоможательницами как дурное предзнаменование. Что недалеко от истины, учитывая происхождение Мари-Анн…
К слову, Мари-Анн де ла порт Мазарен являлась дочерью племянницы кардинала Мазарини, Гортензии Манчини, состоявшей на тот момент в законном браке с Армандом-Шарлем де ла Портом, герцогом де ла Мейере, получившим в приданое также титул герцога де Мазарен. Герцог в то время являлся одним из богатейших людей Европы, но будучи человеком «богобоязненным» первым делом занялся «оцеломудриванием» крупнейшей коллекции произведений искусства, собранной кардиналом, умершим через 8 дней после свадьбы с его племянницей, во дворце Мазарен, и вместе с дворцом составившей наследство Гортензии. Кто еще мог наброситься с молотком на скульптуры, лишая их самых, что ни на есть, «срамных» мест?..
Видимо, эта набожность передалась его второй дочери, не далее, как год назад обратившейся к королю с просьбой стать настоятельницей монастыря… монахини которого в этот час принимали роды. О том, что из Парижа Мари-Анн вернулась «тяжелой», не знал никто до самого последнего момента, и не знал никто после, кроме нескольких самых доверенных лиц. Когда солнце перекатило за полдень, и в комнате, наконец, послышался крик младенца, за окном резко потемнело. Солнечный день срезало серпом солнечного затмения, и дальнейшая судьба девочки была определена практически без ее участия… Что уж говорить об участии ее отца.
Отцом ребенка ни много, ни мало был Генрих (Анри) III Жюль де Бурбон Конде, принц Конде с 1683 года, пэр Франции и первый принц крови, который, в свою очередь, состоял в браке с Анной Баварской и в родстве с наиболее древними и могущественными дворянскими домами Франции – Монморанси (Шарлотта-Маргарита де Монморанси приходилась ему бабкой по отцовской линии) и Ришелье (его мать, Клэр-Клеменс де Майе, маркиза де Брезе, приходилась племянницей самому кардиналу).
Красота женщин линии Мазарини (Манчини) имела удивительное свойство передаваться по наследству от дочери к дочери, Мари-Анн, как и ее мать, сводившая с ума своего ревнивого мужа, не стала исключением… И раз увидев ее в коридорах дворца, принц Конде воспылал страстью, презрев строгое монашеское одеяние молодой женщины. Ослепленный, требуя удовлетворения, оскорбленный отказами и попросту не привыкший к ним, принц в конце концов взял женщину силой, и на следующей же неделе – она получила то, чего желала: грамоту и одобрение короля, отославшего ее просьбу стать настоятельницей (вместе со своим ходатайством) Папе…
Несколько недель, проведенные при дворе в ожидании приема короля, вылились в нежеланное и нелюбимое дитя, дочь Генриха де Бурбона Конде и монахини (на момент рождения дочери – уже настоятельницы) монастыря ордена визитанток, в миру Мари-Анн де ла порт Мазарен. На этом участие матери в воспитании Леонардины практически закончилось… Мари-Анн возненавидела свою родившуюся дочь.

Это мир таинственной мечты…
Шарль Бодлер
Мечта одна… подделок под нее – тысячи
Ленардина

Семья не оставила девочку без поддержки, но радостно (и под большим секретом) сплавила ее в руки бесконечно сменяющих друг друга кормилиц, служанок и наставниц. Леонардина не имела права пользоваться своим настоящим именем и даже знать о своем происхождении… Девочка не знала отца, не знала матери, не была знакома с многочисленными двоюродными братьями и сестрами. Статус незаконнорожденной отражался на каждом дне ее затворнической (не по доброй воле) жизни. Счет, чтение, письмо, активный интерес к коллекции двоюродного деда, Мазарини, искусство живописи, интерес к музыке, верховая езда, танцы, искусство беседы… Девочке дали блестящее по тем меркам образование, и ею активно усваивалось все, кроме законов лона святой римской католической церкви, к которой Леонардина испытывала стойкое подсознательное отвращение.
Французский язык в то время завоевывал главенствующие позиции в европейском искусстве, но латынь изучать пришлось… Одна из первых наставниц была монахиней из католического монастыря. Однако после того, как Леонардина однажды подлила чернил в ее воду для омовения, напустила мышей в ее комнату, устроила маленький потоп над ее постелью, и пару раз заткнула дымоход (главное при этом – не быть пойманной) – с латынью очень быстро завязали. Впоследствии эти знания расширил и укрепил мастер Леонардины - Эдмон д’Арвиль Фэриартос, но сейчас – она с удовольствием отдалась изучению родной культуры, литературы, где еще гремели имена Корнеля, Расина, Буало, Лафонтена, Перро… Где сам воздух был пропитан идеями красоты, гармонии и пропорции. Богатейшее античное наследие подверглось едва ли не более тщательному изучению. Надзор за Леонардиной в этом плане был слегка ослаблен… девушке позволяли интересоваться тем, чем она хотела, играть на клавесине неповторимые произведения Жана Люлли и всё больше погружаться в тот мир, который нравился ей больше настоящего…
В настоящем она поначалу сильно тянулась к матери, забрасывая окружающих вопросами о том, почему ее здесь нет, кем она является и когда приедет… Со временем пришло понимание того, что мать бросила или отказалась от нее, что ей, как и отцу, Леонардина не нужна, выделяясь чернильным пятном на ее репутации. На смену приязни и болезненной тяги пришла столь же болезненная и ревнивая обида, а затем и ненависть вместе с ощущением ненужности, брошенности, и вообще рождению «не ко времени»…
Тем не менее, время шло, Леонардина росла. Никому не было дела до того, что творилось в ее душе, всех устраивало соблюдение внешних приличий. В возрасте 11 лет родня, исподволь наблюдавшая за ее развитием, решила, что проще признать ее воспитанницей Мазарен и выгодно выдать замуж, чем продолжать держать в глуши… Тем более, что о Мари-Анн при дворе никто благополучно не вспоминал на протяжении этого времени, а Леонардина, как неожиданно стали считать, могла составить выгодную для семьи партию, укрепляя ее положение… даже в качестве воспитанницы. Хотя по красоте, составившей ее главное наследство, очевидно угадывалось, что она – незаконная дочь одной из трех сестер. В результате после 11-летнего «заключения» девушка неожиданно оказалось в центре Парижа во дворце Мазарен, с любопытством лесного зверька поглядывая на того, кто читал сопроводительное письмо от неизвестной Леонардине миледи с просьбой о протекции и «партии» для молодой образованной мадмуазель… Не иначе – бабка дала о себе знать, и написала своему мужу, деду Леонардины, Арманду-Шарлю, разумеется, не выдавая всех тайн своих или своей дочери и внучки… но с просьбой представить молодую девушку ко двору соответственно имени герцогов де Мазарен на положении воспитанницы дома.
В данном случае дед был лучшим опекуном для нее… Впрочем, и в нем Леонардина пробудила больше отвращения, чем могла бы себе представить, и он со спокойной совестью перепоручил ее заботам одной из своих любовниц. (О времена, о нравы… ярая религиозность совсем не помешала ему добиваться развода с женой). Любовница, в свою очередь, оказалась столь же ревнива, сколь лицемерна, и всё же вывела «воспитанницу» в свет. Первый сезон стал большим открытием маленькой мадемуазель де Мазарен. Двору нравилась её  красота в сочетании с дикостью зверька, и Леонардину без конца «травили» - шутками, насмешками, острым словом… До тех пор, пока она не научилась надевать маски и давать сдачи, что произошло не без вмешательства «высших сил».
Леонардина гораздо больше любила уединенные галереи искусства в Лувре, чем шумные компании придворных. Здесь хотя бы дышалось не в пример свободнее и легче, и дышалось, как выяснилось, не ей одной. Во время одной из таких уединенных прогулок девушка познакомилась с придворным музыкантом Короля-Солнца – Франсуа Купереном. Не обошлось без недоразумений, но благополучно «пойманная» на крючок любопытства Леонардина вдруг и совершенно неожиданно оказалась занимательным и умным (для девицы ее возраста) собеседником, разбирающимся в искусстве и являющимся его тонким ценителем.
Жизнь из невыносимой стала почти сносной, неожиданный покровитель уделял ей массу времени и с удовольствием развивал ее беседой, пока однажды не познакомил с неким Эдмоном д’Арвилем, своим недавно обретенным другом и хорошим знакомым. Возможно, именно они в ту далекую пору пристрастили Леонардину к сладкому привкусу восхищения, опьяняющего как наркотик, который остался с нею на всю жизнь.
Восхищение подкарауливало ее в галереях, взглядах, одобрении суждений и оценок, и на балах, где так или иначе раскрывались ее таланты и где, в конце концов, имел особенное счастье узреть ее тот самый принц де Конде, ее настоящий отец.

Ни опиум, ни хмель соперничать с тобой
Не смеют, демон мой…
Шарль Бодлер
Нет демонов страшнее нас самих.
Ленардина

Генрих Бурбон Конде замер мраморным изваянием и смотрел, как она кружилась по залу в туре вальса, отражаясь в желтых зеркалах. «Мари-Анн…?» При взгляде на юную девушку вспомнилось имя той, кого силой взял в коридорах дворца. Мысли толпились и путались, но юная копия Мари-Анн не желала рассеиваться иллюзией, продолжая улыбаться и танцевать. Принц Конде сделал то, чего не делал ни разу на протяжении более, чем 12-ти лет жизни: написал в монастырь бывшей Мари-Анн де Мазарен, до этого момента пребывавшей в счастливом неведении относительно судьбы собственной дочери. Духу соврать у нее не хватило.
Поэтому к 12,5 годам тайна рождения Леонардины уже не принадлежала ей одной, но стала собственностью ее отца тоже. Отец, к слову, решил срочно выдать ее замуж за одного из своих приближенных, дабы постоянно иметь возможность видеть ее хотя бы время от времени. Через несколько месяцев объявили помолвку, и к 14 годам Леонардина оказалась замужней дамой с приличествующем ее нынешнему статусу положением, однако ее единственной страстью по-прежнему оставалось искусство. Леонардина сменила одну маску на другую, улыбаясь в обществе – и тихо ненавидя людей, которым ей приходилось улыбаться, за это, и  тратила огромные средства на приобретение произведений искусства (теперь она могла себе это позволить). Ее богатый дом стал одним из маленьких центров Парижа, где она с удовольствием принимала своих друзей, как можно реже бывая при дворе. Нетрудно догадаться, что одним из таких друзей по-прежнему оставался Эдмон Д’Арвиль. Музыкальные вечера и картинная галерея мадам Леонардины не оставили такого следа в истории, как Версаль, единожды увидев который – девушка влюбилась без памяти в его строгие пропорции и гармоничную совершенную красоту линий. Версаль пережил пик своего величия в 1690-х годах, постепенно утихая и угасая, но неизменно оставаясь при этом любимой резиденцией короля.
Принца Конде не устраивало такое положение вещей, когда та, кого он жаждал лицезреть, появлялась при дворе время от времени, лишь для того, чтобы не дать о себе позабыть, превращая в событие каждую встречу с собой. Всегда немногословная, неприступная, безучастная к придворным сплетням и досужим домыслам, которые будто расступались перед ней, не смея прикасаться даже к кончику подола ее платья. Гордая осанка, уверенность положения замужней женщины с безупречной репутацией… и лишь одним пятном, связанным с тайной ее рождения.
Терпение принца иссякло в вечер её семнадцатилетия, незадолго до которого Леонардина получила приглашение в Версаль. Мужа уже давно отправили прямиком на войну за Испанское наследство, и она поехала туда почти одна… договорившись встретиться с галантным Эдмоном Д’Арвилем, чья репутация не вызывала нареканий до такой степени, что любая женщина в его обществе могла не беспокоиться о своей. Сам принц чествовал ее на ночном бале в честь дня рождения… Сам принц пытался ухаживать за ней, получая взамен лишь снисходительное внимание богини к смертному. Он  стар, он годился ей не только в отцы – в деды, и острое желание рассказать ей, кто она такая, втоптать в грязь эту непостижимую женщину, в которую превратилась недавняя девочка, взяло верх в этот вечер.
В этот вечер, точнее, почти под утро в дверь ее комнаты постучали. Леонардина как раз готовилась отойти ко сну и собиралась позвать служанку, чтобы расстегнуть платье, но… Стук в дверь нарушил ее мирные планы на эту ночь. Заставить ее открыть, пообещав рассказать об отце и матери, чтобы она могла, наконец, узнать, кто она такая…
- Вы?! – два крохотных шага назад. За шепотом, искажающим голос, Леонардина вряд ли признала принца Конде.
- Я. – Хрипло, будто воронье карканье, и уже загоревшиеся безумными огоньками глаза.
- Уходите. – Ощущение опасности легким морозцем пробежалось по коже. Нет. Это ветерок, потянувшийся от окна к двери.
- Не глупи.
- Уходите, - Леонардина попятилась еще немного, но безумие принца делало его сильнее… стремительнее… яростнее…
- Не глупи! – секундой позже принц оказался рядом с ней. – Ты же хочешь… безумно хочешь узнать, кто ты такая.
Несколько горячих поцелуев ожогами осели на плечах, Леонардина вскрикнула и вдруг… упала на кровать, с удивлением глядя, как принц утирает расцарапанную щеку. Это она его так? Верилось с трудом, но больше некому. Принц взглянул на платок с четырьмя красноватыми полосами и вдруг рассмеялся.
- Волчонок, - злобно протянул мужчина, меняясь в лице. Улыбка-оскал почти по-звериному приподняла верхнюю губу и обнажила зубы – крепкие и острые, несмотря на возраст. – Сука-волчонок царапает папочку-волка… - Ему понравился ужас в ее глазах, и его последняя отчетливая мысль была: - Загрызу*.
-----------------------------------------------------
*По свидетельствам историков, Генрих III Бурбон де Конде страдал ликантропией.

Безгласность ужаса, безумий дуновенья
Свой след означили на мертвенном челе.
Шарль Бодлер
Смерть не более отвратительна, чем жизнь.
Ленардина

Эдмон Д’Арвиль уже давно определил Леонардине дорогу в Фэриартос, но обратить ее предполагал года хотя бы на три позже. В тот вечер он продолжал следить за ней, улыбаясь, во время бала. Его редкие встречи, его беседы, его мысли, его вкусы – прекрасно развили ее и в чем-то заставили даже примириться с жизнью, всё больше открывая мир искусства. Сегодня вечером он пригласил ее к себе, чтобы связать еще более прочной нитью. Киндрэт почти собрался уезжать: седлал коня, чтоб оказаться дома до рассвета, когда услышал надрывные крики о помощи. Ужас исказил голос до неузнаваемости, и в первое мгновение он даже не понял, кто кричит, зато когда осознал…
Комната Леонардины насквозь пропиталась кровью, девочка захлебывалась ею и животным страхом, исказившемся в расширенных зрачках. Из разорванного горла била яркая горячая кровь. Искусанные ладони и запястья, рваные раны на нежных округлых плечах и над ней – окровавленная «морда» Генриха III Бурбона де Конде. Принца трудно было назвать человеком в эту минуту.
Один сильный удар отбросил человека к стенке – где тот на время и затих… Эдмон не смог не обратить девушку в этот вечер. Он был страшен, когда выходил из дворца, прижимая к себе окровавленный сверток – Леонардину Фэриартос, завернутую в одеяло, и никто не посмел преградить ему дорогу. Рассвет почти застал всадника на взмыленном коне, влетающего в ворота своего имения в пригороде Парижа.
В тот же день прозвучал приказ о быстрых сборах и следующей ночью мастер с обоими птенцами (где первым был, конечно, Александр) спешно покинул Францию, увозя их обоих в Италию - прекрасное место, где, по его разумению, Леонардина могла прийти в себя и пережить случившееся. Первое время юная фэри скрывала лицо от всех и вся, почитая красоту проклятьем. Никто, кроме мастера, не видел ее, не говорил с нею, не приближался к ней, потому что она – не позволяла. Мысленно – Эдмон беседовал с ней постоянно, попутно объясняя что-то Александру. Леонардина слушала – и продолжала молчать, свернувшись клубком в углу кареты: перед ее глазами всё ещё стоял «волк» и отец, принц де Конде, зубами вгрызающийся в горло.
Ее историческая родина, Италия, кровью бегущая в венах, открыла ей новое искусство. Образцы Возрождения, имена Рафаэля Санти и Микель Анджело, гения Джорджоне и Леонардо да Винчи, - там Леонардина впервые улыбнулась, вновь с удовольствием, до самозабвения окунаясь в искусство. И все равно ее голос услышали не раньше, чем через несколько лет, когда она «вышла» из добровольного затворнического молчания.
Дикий неприметный зверек все время крутился около мастера и волей-неволей пересекался с Александром, но заставить себя даже заговорить с ним – напуганное, наученное горьким опытом создание так и не смогло. Не девушка – дикая лань пробегала мимо, потревоженная очень даже осторожным охотником… Охота – единственное, что кроме искусства доставляло ей удовольствие. Охота на мужчин… Отчасти поэтому они не могли нигде задерживаться долго, но в условиях городов-государств Италии скрываться было просто, как и скрыть кровавый след тянущихся преступлений. Будучи неофитом, Леонардина убивала чаще и с бОльшим удовольствием, с упоением отдаваясь воображаемой мести тому, кто также поступил с ней. Бороться с этой ненавистью оказалось неожиданно сложно, что сказалось в частых переездах. Мастер или его старший птенец не всегда могли оказаться рядом, чтобы удержать её от финального смертельного аккорда.
В путешествиях по Европе прошли еще 17 лет жизни Леонардины, и взбалмошная, строптивая, упрямая девушка послушно твердила под крылом Эдмона латынь и итальянский, изучала новые веяния искусства, слушала истории о художниках и мастерах, с упоением смотрела на картины Художников Ренессанса и дышала воздухом барочных каменных церквей…
Они часами дискутировали на тему того, в честь кого ее назвали Леонардиной, и Эдмон неизменно замечал, что он знает лишь одного Леонардо в истории искусства. Медленно, очень медленно – она вновь становилась «леди», заново учась пользоваться силой женского очарования и красоты, заново познавая ее возможности, ограничения, недостатки… Которых она, тогда, будучи человеком, не учла совсем, заигравшись очередною маской. Коллекция масок в ее исполнении увеличилась многократно. Леонардина по-прежнему избегала лишнего общения, но могла часами стоять перед картиной, рассматривая ее, утопая в пропорциях и одним росчерком слова давая совет или оценку. Приблизительно такой же эффект имела на нее музыка… Она напевала, танцевала, разговаривала сама с собой, когда думала, что ее никто не видит, и постепенно раскрывалась снова, являя миру красоту цветка – что много времени провел в бутоне и распустился тогда, когда остальные собратья давно отцвели.
Мастер указал ей на ее происхождение, полностью назвав имя, фамилию, истоки. От собратьев-Фэриартос во Франции Эдмон знал, что через неделю после официальной версии «побега» Леонардины пришло письмо с полей сражений с вестью о гибели ее мужа: искать юную Фэри было некому. Де Мазарен легко открестились от нее после якобы совершенного нападения на принца де Конде и даже выплатили компенсацию, чтобы замять дело… В один из приездов во Францию Леонардина просто не смогла не сбежать от мастера, чтобы навестить любимых родственников и знакомый до последней паркетной доски дом герцогов де Мазарен. Результатом ее трудов стала внушительная шкатулка с драгоценностями: девочка быстро усвоила, что деньги ранят этих людей куда больнее ненависти. С тех пор у Фэриартос появились личные сбережения, кочующие с ней из города в город (или из банка в банк).
Два-три года назад началась вампирическая эпидемия, и пока успешно обходила их стороной, однако… Число 17 стало в каком-то смысле роковым для юной Фэриартос. День 17-летия жизни на земле стал днем ее обращения. И через 17 лет после этого она потеряла Мастера… они с Александром потеряли своего общего наставника.  Для диковатой (даже для своих) и молоденькой фэри - единственное существо, которое понимало ее полностью, от первого до последнего слова, и даже без слов, просто - молча. На полочках ее памяти в толстом и пыльном фолианте бережно хранилось то событие, послужившее причиной сближения ее и Александра.
***
Леонардина не смогла прийти даже туда, вниз, в «день прощания», прислушиваясь к пустоте внутри себя. Лежала на животе у себя в комнате - ослабевшая, зарывшись лицом в подушку, истерзанная смертью Мастера, не находя сил, чтобы встретиться с нею лицом к лицу. Всего 17 лет после обращения - это так мало, даже для фэри.
В этот момент в дверь осторожно постучали, и, когда в очередной раз ответа не последовало, потянули за ручку и вошли. Леонардине не обязательно было поворачиваться, чтобы знать, кто это – по звуку шагов к ее постели, тяжести собственного веса и настойчивости ладони.
- Леонардина? Ты слышишь меня? – Рука Александра опустилась на плечо девушки и слегка сжала его, чтобы хоть как-то привлечь внимание.
В другое время она бы дернулась, сбрасывая с плеча чужую ладонь, сейчас – даже не шевельнулась. Последовала долгая пауза, во время которой она обдумывала ответ… она и в комнату-то войти не разрешала. Не запрещала, правда, тоже.
- Нет. – Колкое, тихое, ломким и острым зимним льдом вспороло томительную тишину. Леонардина не повернулась, не изменила положения и даже не подняла головы. Так и лежала – подбородком на сцепленных ладонях, глядя в пустоту.
- Что тебе нужно? – в безразличном голосе дышало белое безмолвие Джека Лондона, безлюдное и торжественное… Ни жалоб, ни истерик, ни хоть каких-то видимых чувств… Один забившийся в остывшее логово волчонок. Возможно, Александр предвидел подобную реакцию или даже переживал нечто подобное, понимал ее чувства, которые с успехом были замаскированы под полное отсутствие таковых… Но он не ушел.
- Послушай. – Рука Александра продолжала лежать на плече. Так, будто бы он боялся сделать лишнее движение. – Я не знаю, что сказать тебе. Потому что любые слова – это ничто. Они не смогут заполнить ту пустоту, которая теперь внутри….
Мужчина осторожно отпустил плечо и, замолчав, провел пальцами по ее волосам.
-  Я просто хотел, чтобы ты знала, что ты – не одна…
Леонардина замолчала надолго… дольше, чем в первый раз. Возможно, ждала, что Александр всё-таки встанет и уйдет, кто знает, но постель по-прежнему проседала под тяжестью его веса, и также хорошо ощущались прикосновения к себе.
«Если слова – ничто, зачем говоришь мне это?» Они никогда не были особенно близки… Она не подпускала: боялась или опасалась чего-то, или просто отстранялась от всех и вся, чтобы никто и ничто не мешал ей жить в ее собственном мире – уже не имело значения. Ее мир покачнулся, и полетел на пол, разбиваясь на тысячи осколков. Все слова – ничто, кроме ноющей боли внутри и слабости… Девушка повернулась набок, подперев голову рукой, чтобы лучше видеть Александра.
- Ты пришел, чтобы мне это сообщить? – Темные, почти черные глаза едва ли не впервые рассматривали его самого, а не пол под ногами или его произведения искусства. Голос не повысился, не изменил выражения, не пресекся, как можно было бы ожидать. – Тогда иди, миссия закончена.
Она отгораживалась, возвращаясь в свой кокон, в свою слабость и в свою пустоту, которая непременно поглотит ее, если она продолжит в том же духе.
Мужчина заглянул в ее глаза, стараясь пробить невидимую защиту.
- Не только это…   - Мягко возразил он. – Мы должны держаться вместе. Раньше все было по-другому, мы были связаны через Учителя. Сейчас же… мы не должны терять эту связь….  Думаешь, он бы обрадовался, если бы увидел тебя сейчас?! - Александр красноречиво посмотрел на сестру.
- Он бы оставил меня в покое! - неожиданно вспылила Леонардина, не выдержав и давая волю чувствам. Лучшего убежища от них, чем подушка, девушка не нашла. Она не всхлипывала - просто подрагивали плечи, и невидимые слезы вымачивали плотную ткань. - Уходи, - глухо донеслось с ее стороны...
***
Что бы ни произошло между ними потом, этот странный разговор стал точкой сближения для обоих… К следующей ночи вниз, к соклановцам, сошла настоящая Фэри, перекинувшая долю своего отношения к мастеру – на Маэстро. Ничтожно малую долю… но ее хватило, чтобы удержаться на зыбкой грани и не шагнуть вслед за ним.

Ты Бог иль Сатана? Ты Ангел иль Сирена?
Не все ль равно: лишь ты, царица Красота…
Шарль Бодлер
Красота подобна луне: она всегда имеет обратную сторону,
которую никогда не видишь с того места, где находишься.
Ленардина

1735 год. Конец эпидемии. 8 лет при клане… Для непоседливой Леонардины, привыкшей менять места жительства как перчатки к платьям, это было ужасно. Поначалу она не знала, чем себя занять, всё чаще слыша и чувствуя шепотки за спиной – о том, что она совершенно бесполезна. Александр решил приобщить ее к делам клана немного, и она «вела дом» - как вела свой дом в замужестве, выстраивая слуг и расставляя приоритетные статьи расходов. Положение «экономки» отнюдь не радовало и не волновало ее подвижную натуру. Привязанность к одному месту и к одному дому тяготила неимоверно, девушка еле выдержала еще два года, чтобы окончательно убедиться, что эпидемия прошла, и … сбежала.
Первый раз сбежать довелось на территории современной Германии, правда, и нашли ее относительно быстро – фэри не знала немецкого языка. Это досадное упущение было исправлено в последующие годы, когда Леонардина, задавшись целью, старательно изучала немецкий и английский. Итальянским и французским девушка владела с детства. 1745 год ознаменовался новым побегом за пределы «клана» в большой мир. За ней по-прежнему тянулся кровавый след… и прослеживалось четкое движение «по интересу»: Леонардина последовательно «встречалась» с искусством Северного Ренессанса, имеющим массу своих, свойственных только ему, особенностей. Так что в итоге и в этот раз ее вернули. Фэри всерьез задумалась над тем, что именно идет не так и почему ее уже второй раз возвращают… Выводы пришли однозначные: как бы ей ни нравилось мстить мужчинам, убивая их, с этим придется не усердствовать, - это они оставляют самый яркий след.
Леонардина «освоилась» еще немного, больше времени стала уделять манерам, маскируя своего «зверька» подальше и понадежнее, и постаралась сдерживать отныне желание своей безудержной мести. Клан Фэриартос смог вздохнуть с облегчением: наконец-то Леонардину можно было оставлять наедине с мужчиной без опасения того, что она в конечном счете вопьется клыками в его шею. Третий побег оказался изощреннее и изобретательнее…
Год 1762 – начало путешествия с семьей малолетнего Вольфганга Амадея Моцарта в качестве его старшей сестры. Семья Моцартов отличалась мобильностью и часто переезжала с места на место, Леонардина, будучи в этой семье Анной, одним своим присутствием вдохновляла будущего гения на творческие свершения, и под белым напудренным париком ни за что не угадывался настоящий цвет ее волос. Тело Анны Марии Моцарт давно покоилось где-то в прошлом. За следующие двадцать лет Моцарты посетили Мюнхен и Вену, изъездили Германию, побывали в Париже, Лондоне, Голландии, Швейцарии, Зальцбурге, навестили Италию… Леонардина оставалась рядом до  романтического знакомства повзрослевшего «брата» с Констанцией Вебер, впоследствии ставшей его женой, и Фэриартос заскучала. Сестра Моцарта таинственно исчезла, а через 10 лет в районе Веймара появилась женщина-вдохновение первых немецких романтиков. В их непостижимых идеях она «нашла себя», по-настоящему увлекшись ими, но когда обстановка снова накалилась – Фэри вновь удрала от соклановцев, перебравшись в Англию и прихватив с собой идеи немецкого романтизма.
Здесь, в Англии, произошло незабываемое знакомство с Джоном Китсом. Одна из первых, числясь среди его близких друзей, оценила высокое дарование и оригинальность первой книжки его лирических стихов и большой поэмы – «Эндимион», о любви богини Луны к пастуху. Критика, однако, встретила дебют поэта настолько жесткими нападками, что его здоровье пошатнулось… Отчасти чтобы поправить его, в 1820 году Китс уехал в сопровождении своего друга, Северна, в Италию, и вместе с ними отправилась неуловимая Леонардина, которую, наконец, «поймал» клан. Ее уже ждали там, зная, что Италия – неизменно привлечет к себе девушку, имеющую хотя бы одну каплю итальянской крови.
Терпение Маэстро, по всей видимости, закончилось, и он отправил ее в ссылку мира искусства на ближайшие 17 лет… Казалось бы, всё замечательно, и она должна бы великолепно ощущать себя здесь, восхищаясь и пополняя знания, если бы не одно «но»: этот мир не подчинялся ее власти, и она не могла его менять.
В этом мире остро пахло виноградной лозой, дождем и Италией, и не было ничего, кроме одного единственного дома… Мир оказался скучным и унылым, единственным его утешением оставался признанный гений и мастер Леонардо да Винчи и время от времени приходящая служанка. Беседы любознательной девушки и мудрость Леонардо почти не позволяли скучать, но признанный гений являлся состоявшимся мастером. Для Леонардины, настолько привыкшей вдохновлять и восхищать, что это стало делом жизни,  вдохновление его не играло роли совершенно никакой… И  пребывание в мире искусства с течением времени действительно превратилось в каторгу, однако Маэстро позволил ей выйти оттуда лишь после того, как ему долго и настойчиво снились ее прекрасные печальные глаза.
Четвертого побега не состоялось: по выходе из заточения Леонардина за пару лет немного освоилась в изменившемся мире и торжественно объявила, что предпочтет уйти, чтобы найти себя, пообещала не пропадать, давать о себе знать и обязательно вернуться, когда себя всё-таки «найдёт». Фэри отпустили с миром (а некоторые – так даже с облегчением), она решила начать всё сначала в той самой стране, где когда-то появилась на свет… Франция… Париж…
Франция вновь оказалась на волне событий и в центре развития нового искусства, которое со временем и не без помощи Леонардины возглавил Шарль Бодлер. Выход в «нормальный», привычный ей, быстро меняющийся мир и волны восхищения (в том числе в ее адрес) захватили и опьянили ощущениями «изголодавшуюся» по ним фэри. Много лет понадобилось ей, чтобы понять, что ее затаенная сила способна пробуждать в мужчинах не только плотские желания, но чистый поэтический восторг, выплавляющийся в чистейшие поэтические строки. И помог ей в этом никто иной, как Шарль Бодлер: 17 лет она являлась его любовницей, и более 20 лет – его личной музой, пробудившей к жизни «Цветы зла». Прекрасную дерзкую чувственную поэзию, дышащую одновременно восхищением и безраздельным ужасом перед непостижимой бездной красоты, которую открыла для него Леонардина… Разумеется, в мире имя ее было иным. Она носила черный парик и называла себя Жанной Дюваль, а вскоре после переиздания «Цветов зла» в более полном варианте в 1861 году, мистически исчезла, оставив после себя горстку противоречивых слухов и поэтическое прозвище «Черная Венера».

Кто изваял тебя из темноты ночной?
Шарль Бодлер
Художник пожелал остаться неизвестным
Ленардина

После Франции наступила очередь Англии – родины нового «Искусства об Искусстве», взращенной в галерее «Гросвенор», в дебатах об искусстве Джона Рёскина и Уолтера Пейтера, в творчестве их неповторимого ученика – Оскара Уайльда.
Мир салонных литературных гостиных, хорошо знакомый по литературной мастерской мадам Аполлонии Саватье на улице Фрошо (натурщицы французских скульпторов и художников того времени и по совместительству – второй любовницы Бодлера, метавшегося между ней и Жанной), не стал «открытием» для Леонардины… Скорее, открытием этих гостиных стала она сама и тонкие поэтические дуэли с Уайльдом. Она любила парировать его остроумные замечания, вызывая на очередной поединок метко брошенным словом. Ей нравились его вдохновенные импровизации о красоте и об искусстве, его глубокие размышления о художнике и жизни, проникнутые тончайшими наблюдениями над жизненным опытом. Они создавали эстетизм вместе… Но кое-кто из них захотел остаться неизвестным. Они встретились в 1878 году в лондонском салоне его матери, Джейн Франчески Уайльд, и с тех пор Леонардина неуловимо присутствовала в жизни поэта и истинного художника слова.
1881 год – стихи, отчасти навеянные их скромными вечерами, беседами, порывами и прогулками. Леонардина впервые после смерти мастера поняла, как это – говорить на одном языке, дышать одним воздухом, делить общие ощущения на двоих. Годом позже Уайльд открыл для нее Америку: на его блистательных лекциях об искусстве неизменно присутствовало одно лицо под шляпкой с густой вуалью, остающееся незамеченным только благодаря магии. В качестве ответной услуги Леонардина после годовалого турне открыла для Уайльда Париж, введя его в миры Поля Верлена, Эмиля Золя, Виктора Гюго, Стефана Малларме, Анатоля Франса, художников-импрессионистов, музыкантов-символистов, скульпторов и прочих творческих личностей того времени. Искусство Англии и Франции переплелись настолько сильно, что фактически оказались в едином созданном ими художественном пространстве… Ежегодные всемирные парижские выставки познакомили Европу с неизвестным ей до той поры искусством России. Развивался новый театр и новая драматургия. Создавалось впечатление, что каждое из видов искусства стремилось выйти за пределы отведенных ему границ, чтобы соединиться с другими в нечто совершенно уникальное и неповторимое… как неповторим Оскар Уайльд.
Много позже, говорят, в ночь похорон на кладбище Баньо (это впоследствии поэта и писателя перезахоронили на Пер-Лашез) у могилы Уайльда видели незнакомую женщину под густой вуалью. Ее волосы трепал ветер, капли мелкого дождя жемчугом оседали на перчатках и выбившихся локонах волос, а сама фигура выражала загадку, скорбь и тоску по невозместимой утрате: Леонардина впервые осознала, что если бы когда-нибудь решилась на птенца, им стал бы Оскар Уайльд. Неповторимый, блистательный, остроумный, парадоксальный, талантливый Оскар. Фэри не предвидела громкого судебного процесса и тюрьмы, откуда даже ее очарование не смогло его вытащить. Говоря совсем откровенно, он сам отказался… быть может, сожалел потом, но решительно отказал фэри, едва ли не впервые прислушавшейся к чьему-то еще мнению, кроме собственного. Тогда, на холодном ветру, тоскливой долгой декабрьской ночью, она дала себе маленькое обещание – посетить Россию и Японию, (чье искусство открыла для себя в этот непростой период; мода «японских мотивов», гравюр, предметов искусства накрыла Англию и Францию конца 19-начала 20 века), куда так стремился Оскар Уайльд.
Так, в самом начале 20 века Леонардина Фэриартос неожиданно оказалась в далекой Северной Венеции, казавшейся из Франции чуть ли не сказкой. Прекрасная блоковская «Незнакомка» - без знания языка – в кругу Константина Бальмонта, Валерия Брюсова, Александра Блока, Николая Гумилева, Максимилиана Волошина… Последний, вместе с Елизаветой Ивановной Дмитриевой, стал ее соучастником в одной из наиболее примечательных литературных мистификаций того времени – Черубины де Габриак. Маленькая тайна по досадной случайности разоблачилась слишком быстро. Леонардина почти влюбилась в гибкий, подвижный, отзывчивый, музыкальный, богатый русский язык и на долгое время погрузилась в его изучение.
Образ мистической музы, Джоконды, Сфинкса без загадки настолько точно отвечал ее внутренней сущности, что после недолгих размышлений, Леонардина решила в нем «задержаться». Она нашла «свое» время, в котором ей нравилось… пить изумрудный абсент (к которому пристрастил Бодлер), дышать нездешними «духами и туманами», молчаливо внимать «музыке сфер» и восхищенно ловить тонкости души. Курить она начала потом, в далеких 1990-х… дополняя и осовременивая образ. Или не курить даже, а поджигать тонкую палочку ароматной сигареты и смотреть, как она тлеет, исходя дымом с тем или иным особенным, неповторимым запахом, под настроение. За всем этим как-то незаметно и безболезненно из имени сбежала буква «о», и Леонардина Фэриартос превратилась в более благозвучную для русского слуха Ленардину.
Пока же Первая мировая война, революция 1917 года застали ее в теперь уже Петрограде. Люди сжигали книги и произведения искусства, и Фэри поняла, что не может дать им бессмысленно погибнуть – как если бы они никогда не были созданы. По ее просьбе, Александр выкупил несколько бесценных произведений у частных коллекционеров, а затем еще и еще, с единственным поставленным условием – Ленардина сама должна за ними присматривать. Так неожиданно определилось ее положение в клане: с 1917 года она официально является бессменным экспертом клана по вопросам искусства.
Мобильность ее от этого не пострадала, путешествия узаконились – оставшись частыми и разнообразными. С изобретением фотографии и синематографа Ленардина стала пристально следить за их развитием, как видов искусства, что подразумевало частые поездки в самые разные страны мира.
Вторая мировая война мало ее занимала, фэри благополучно переждала ее в Америке, издав книгу стихов неизвестной до той поры и открытой ею заново, давно погибшей поэтессы-затворницы Эмили Дикинсон (1830-1886). Почти неизвестная при жизни, ее поэзия в 20-м веке произвела эффект разорвавшейся бомбы… В то время, как настоящие бомбы взрывались над Россией, Германией, Польшей, Белоруссией, Японией… Пожар войны, казалось, охватил полмира. За годы войны пропало множество выдающихся произведений искусства, именно поэтому ее окончание было встречено с облегчением (хотя цены на черных рынках взлетели до небес). Теперь Ленардина в том числе отыскивала украденные или потерянные ценности, представляющие особый интерес для клана искусства. Ее широкие знакомства заполонили художники и реставраторы, фотографы и режиссеры, частные коллекционеры, работники музеев… С людьми общались тысячи созданных ею масок, и только с искусством – она сама.
Присяга и возвращение Основателя не особенно напрягли ее: на короткое время фэри вернулась в Россию – сказать необходимые слова и ненадолго увидеть старшего «брата», единственного, кому дозволялось просто так целовать ее в щеку. После Присяги, связавшей кланы воедино, Ленардина стала чаще работать с Вьесчи – экспертом на аукционах, не забыв открыть три разных счета на три используемых ею человеческих паспорта. Драгоценностей из далекого прошлого вполне хватало для процентов для всех троих тем более, что за 300 лет их ценность возросла в несколько сотен (если не более) раз.
Россия, совершенно не привлекательная для нее в годы Советского Союза, открыла новые горизонты и задержала чуть дольше положенного… Ленардина вновь обратилась взором к ней и Европе, стараясь держать руку на пульсе быстро меняющейся жизни современного искусства… Правда, подлинное искусство, с точки зрения леди полутьмы, наделенной довольно взыскательным эстетическим вкусом, теперь встречалось невероятно редко. 

В струении одежд мерцающих ее,
В скольжении шагов - тугое колебанье
Танцующей змеи, когда факир свое
Священное над ней бормочет заклинанье.

Бесстрастию песков и бирюзы пустынь
Она сродни - что им и люди, и страданья?
Бесчувственней, чем зыбь, чем океанов синь,
Она плывет из рук, холодное созданье.

Блеск редкостных камней в разрезе этих глаз.
И в странном, неживом и баснословном мире,
Где сфинкс и серафим сливаются в эфире,

Где излучают свет сталь, золото, алмаз,
Горит сквозь тьму времен ненужною звездою
Бесплодной женщины величье ледяное.

(Шарль Бодлер «Цветы Зла», сонет XXVII)

Всякое искусство совершенно бесполезно
Оскар Уайльд
Основа искусства – математика.
Вы отрицаете и ее пользу тоже?
Ленардина

Последнее десятилетие, начавшееся с прорыва Хаоса, раскола клана и отъезда и последующего исчезновения Александра, Ленардина, как ни странно, провела вместе с Фэриартос… С теми из них, кто остался в Москве. Брат попросил ее «заботиться о клане», и она, как всегда, не смогла ему отказать. С неделю Фэри обдумывала, как выполнить свое обещание, и наконец решилась… решилась вспомнить полузабытые навыки «ведения дома». Она умела это делать. При благоприятствующих, к тому же, ей обстоятельствах: как еще назвать почти одновременное исчезновение Миклоша и патрона Вьесчи Рамона в принципе, а также переезд Асиман в Прагу из Москвы?
Первой целью стало обеспечение финансовой независимости клана. Прежде всего, необходимо было найти себе вполне определенного человека, что удалось сделать через широкий круг знакомств. Ленардина продала половину своих драгоценностей с аукционов, получила с них баснословные прибыли. Часть денег тут же осела в нескольких банках под контролем как Вьесчи, так и людей, другую девушка пустила в оборот через найденного ею поверенного. Им оказался уже немолодой мужчина лет 45-ти на вид (при фактическом возрасте – в 42 года), не потерявший деловой хватки и нюха на выгоду – биржевой игрок и крупный юрист с собственной конторой и штатом служащих. Первый человек, поднявшийся до третьей метки – слуги Ленардины. Обращать его Ленардина не собиралась никогда, однако в помощнике нуждалась сильно, и последние девять лет он провел в непосредственной близости от неё. Все проекты, контракты и начинания девушки проходили через его отеческие руки, в результате чего к тому моменту, как Вьесчи отвлеклись от поисков своего Патрона и снова вспомнили о Фэриартос, поставленная цель была достигнута: московская веточка клана выбралась из абсолютной финансовой зависимости Вьесчи и стала располагать собственными внушительными средствами. Новые отношения не заставили себя ждать, но они стали партнерскими  отныне.
Прорыв информации в СМИ о «киндрэт в городе» - огорчил и резко усложнил жизнь беззащитным Фэри, однако конфликт пережидался в стойком нейтралитете к кланам и очаровании… ничего другого Фэри, по большому счету, делать не умели. Однако Россия до сих пор остается одной из самых безопасных для вампиров стран. Хотя… По размышлении, Ленардина решила укрепить сотрудничество и с кланом Леди. Даханавар всегда хотели влиять на политику людей, и в отсутствие Александра Ленардина обратилась к старейшинам с предложением совместного проекта ночных «домов искусства» - специальных камерных мест культурного значения, не похожих на музеи или театры, а напоминающих, скорее, традиционные чайные дома Японии, где гостей развлекали гейши (к слову, зарабатывающие искусством, а не телом). За Фэри – атмосфера и антураж, за Леди – работа в комфортных условиях. Вход в эти «дома» предназначался для элиты человеческого общества, министров, политиков, бизнесменов, служителей искусства и т.д. Охраной занимались бы наемники Вьесчи, и таким образом «честь леди» оказывалась полностью защищенной от произвола гостей. Открытие первого такого дома произошло в 2019 году, и опыт показал, что место завоевывает популярность, доход растет, и, скорее всего, придется открыть еще как минимум одно такое место. 
Вместе с тем, Муза думала о продолжении клана и о том, что молодых Фэри требуется обучать пользоваться своими силами. Неофитам требовалось внимание мастеров, это безусловно, однако и Мастерам требовалось время от времени отлучаться. Для этой цели Ленардина оборудовала несколько помещений в резиденции клана, частично превратив их в «детский сад», где Мастера могли спокойно оставить своего «ребенка» на попечение одного или нескольких старших (в число которых нередко входила сама Ленардина), будучи уверенным, что время потратится на обучение, а не на неприятности, куда с завидной регулярностью втягиваются все неофиты. Чтобы избежать проблем – ввелось одно простое правило: никаких уходов без предупреждения и сопровождения старших для неофитов клана. Которое, конечно, нарушается с завидной регулярностью.

12. Таланты и навыки.
Полный спектр магии очарования Фэриартос. Истинная Леди Полутьмы, Муза и одна из сильнейших Мастеров в этой области.
Обширные познания в области истории искусств (и соответственно просто истории, человеческой). Чрезвычайно сильно развитые чувство стиля и эстетический вкус, не замкнутый исключительно на образцах «классического наследия».
Соответствующее положению знание языков: латыни (пришлось), французского, итальянского, немецкого, английского, греческого. Лет на 200 позже – русского (на нем говорит с очаровательным мягким французским акцентом). Последние лет 70 активно изучает арабский, персидский и японский языки.
Прекрасно музицирует, подбирает мелодии на слух, танцует, пишет стихи (в последнее время – прозу), ездит верхом, и совершенно (можно сказать, принципиально) не водит автомобиль.
Оружием пользоваться не умеет (за исключением тонких дамских миниатюрных стилетов, так популярных в свое время), зато обладает набором стандартных навыков, приличествующих 300-летней киндрэт, и клыков.

13. Ваш персонаж и мир клана.
Не способна создавать миры искусства, поскольку не является Творцом, однако с удовольствием посещает чужие миры, чтобы оценить их «изнутри». Горячо привязана к миру искусства, неизменно возвращается туда, когда одиночество становится особенно тяжким. Умеет открывать проходы в чужие, уже готовые «картины» и «миры». 

14. Отношение вашего персонажа к другим расам.
Традиционное нелестное отношение к миклошевским Тхорнисх и агрессивным Асиман. Среди остальных кланов – в основном, нейтральное; дружественный настрой виден к Даханавар; легкая симпатия – к Кадаверциан.
С Лудэр пока видится не приходилось, не сказать, чтобы ей этого хотелось… Часть клана, ушедшую в Прагу, считает предателями своего Мэстро.
Оборотней до сей поры не видела.
Лилиты… в общем-то, нейтральное, если не представляют опасность для Фэри.
С людьми отношения развитые – их не избежать, будучи одним из самых социально активных кланов

ОБ ИГРОКЕ:

15. Ваш опыт в текстовых ролевых играх?
Внушительный

16. Связь с вами.
471485831, можно также писать в ЛС Даре Леарджини

17. Вы и форум.
Мы вместе

Отредактировано Ленардина Фэриартос (2011-08-27 18:40:27)