Пути господни неисповедимы, а еще более неисповедимы пути масана - куда только не занесет его капризную душу, порой и сам удивляешься. Удивлялся и Штефан, презрительно поджимая губы и рассматривая убогое убранство конюшни в Сохо, которую некто, не лишенный чувства юмора, остроумно назвал ночным клубом. Место ничуть не подходящее для благородного фэйра, но когда играет музыка, окружающая обстановка становится уже не так важна. А в этой конюшне сегодня действительно играла музыка - немного не та, к которой привык поляк, но что-то в ней все же было, иначе почему он не покидал балкон второго этажа все то время, пока звучали три композиции группы с претенциозным название "day before". Именно так - с маленьких букв, как и значилось на грязной афише, приклеенной на разрисованной стене клуба.
Штефан поморщился, когда на столик перед ним официантка в мятом переднике поставила мутное пойло. На стакане явно виднелся отпечаток губной помады - фэйра затошнило. А потом затошнило еще больше, когда в игре бас-гитариста чуткий слух уловил краткую, но неопровержимую фальшь. Да и ударник, положа руку на сердце, излишне спешил с ритмом - если бы таким образом билось его глупое человеческое сердце, давно бы уже сидел на таблетках. А ударные в такой музыке - и есть сердце, мерно отстукивающее пульс. Сбить его - загубить работу всего организма...
Так, привычно разбирая по косточкам каждого из музыкантов, Огински добрался и до гитариста - и даже растерялся на мгновение. Придраться было не к чему; нет, юный гитарист вовсе не был безупречен, его пальцы то и дело срывались с задуманного плана, но Штефану хорошо были знакомы эти ошибки - это не фальшь, это стремление к совершенству. К импровизации, на которую способен только настоящий талант.
На то, как встало вдруг жарко, масан не обратил внимания, списав это на духоту и активно поглощающих кислород людей. Расстегнув ворот рубашки, глотнул все же брезгливо пойло, которое здесь называли коктейлем, и вновь сосредоточился на происходящем на сцене. Картинка, звук - все будто смазалось, как в некачественной телепередаче. Музыка словно распалась на составляющие, ударные, бас-гитара, клавиши - все это ушло куда-то на задний план, оставив только чистый, сочный звук гитары в руках светловолосого мальчишки. Да и видел сейчас Штефан преимущественно его, все остальные будто оказались в некой размытой дымке. Зато сам гитарист сиял, переливался нежно струящимся светом - это было так красиво, так завораживающе, что фэйр осознал, что происходит, только спустя еще одну песню. Об этом рассказывал ему Матиас - так это было с ним самим, так бывало со всеми масанами, которые оказывались перед выбором - обратить или сгореть.
Сгорать не хотелось категорически.
Едва дождавшись, когда музыканты покинут сцену, Штефан тоже спустился вниз, выходя на улицу и выискивая глазами светловолосую голову. Сколько именно времени есть в его распоряжении, он точно не знал, но какая-то девица с выкрашенными перекисью волосами, шарахнулась от него в узком коридоре, случайно соприкоснувшись с пышащим жаром телом фэйра. Равнодушно скользнув взглядом по девицам с марихуаной (хиппи!), поляк нашел наконец того, кого искал - блондин был как раз занят художественной резкой по металлу, что заставило Огински испустить тяжелый, полный отчаяния, вздох. Даже в нынешнем состоянии он не мог не ощутить некое подобие культурного шока от места, где ему пришлось оказаться, и кандидата, который скоро займет место его птенца.
- Так ты, оказывается, еще и художник? - улыбка, которая должна была быть вежливой, оказалась довольно высокомерной, вообще на юном лице масана было написано, какие страдания доставляет ему необходимость разговаривать с ЭТИМ. Проехавший мимо автомобиль на мгновение ослепил ярким светом, отчего радужки фэйра вспыхнули золотом, а зрачки вытянулись в вертикальные щелки. - Всегда так играешь или сегодня трава была особо удачной? - кидаться на парня сразу и обращать его было Штефану не по душе, он ощущал то самое желание "а поговорить". Хотя с каждой минутой становилось все жарче.

Мальчишка оказался разговорчивым - Штефан выслушивал весь его поток сознания молча, не перебивая, с выражением вежливого, но все так же брезгливого сочувствия на лице. Скудности ли воспитания он сочувствовал, нищете или всему вместе - осталось неизвестным. На слове "недомерок" тонкая, словно нарисованная бровь фэйра взлетела вверх - учитывая его осанку и некоторую разницу в росте на своего неожиданного собеседника он смотрел несколько сверху вниз, а потому замечание счел... забавным. Брошенную пачку поймал ловко, но брезгливо - двумя пальцами. С недоверием раскрыл ее и принюхался - действительно обычный табак. Уж масан бы точно определил дурь. Но вот перспектива получить птенца-наркомана не радовала совсем - впрочем, как и просто заполучить птенца. Вежливо отложив сигареты на капот машины рядом с их хозяином, Огински со все большим изумлением слушал познавательную лекцию от нищеброда (именно таким был в его глазах музыкант) на тему таланта. Губы от этого невольно расползлись в саркастичной улыбке, острые уши радостно шевельнулись - правда для человека это оставалось незамеченным, среди людей масан пользовался иллюзией.
От брошенного в его сторону окурка увернулся машинально и снова - слишком быстро для человека. Подчеркнуто медлительно смахнул несуществующую пылинку с белого пиджака, и именно в этот момент фонарь, до этого балующий подворотню светомузыкой, решил разгореться ярко, позволяя рассмотреть все четко и в деталях. Например, то, что тень у "чувака" в белом отсутствовала полностью.
- Это не талант, сопляк, - выдохнул наконец Штефан, прищурив снова ставшие кошачьими глаза. - Это гений, - ни похвалы, ни восхищения в голосе фэйра не было - скорее только сожаление.
Сложное плетение, которое подгатавливал масан за время увлеченного монолога блондина, наконец было закончено. Мэтью мог наблюдать странное явление - фигуры поляка, автомобиля, возле которого они стояли, и самого Брукса словно раздвоились. Трехмерная, невероятно убедительная проекция отделилась и теперь находилась между собеседниками и другими случайными свидетелями этой встречи. Того, что для всех людей с этого момента происходящее за иллюзией стало незаметным, Мэтью знать, конечно, не мог.
Не давая ему опомниться, Штефан в один стремительный шаг приблизился к блондину, слишком сильным для такого худосочного юноши движением склонил его голову к плечу и, не мешкая, прокусил ее удлинившимися клыками. Был голоден, но долго не пил - жар уже становился невыносим, переходя в жжение, от одежды масана исходил пар, словно она находилась под утюгом. Отстранившись, с сожалением посмотрел на несколько капель крови, запачкавших белый костюм, после этого же аккуратно прокусил собственное запястье. Непривычное зрелище - из прокушенной вены тут же потекла кровь, темная, невозможно горячая. Это мог ощутить и Мэтью, когда Огински, не обращая никакого внимания на попытки сопротивления, насильно вливал ее в рот будущему неофиту.