Август проходил по залам галереи не сильно обращая внимание на поклонников, которые увидев его,  останавливаясь и начинали восхищенно перешептываться, но не смели подойти. И правильно делали - немец был не слишком настроен на милые беседы с людьми, и хотел просто проверить все ли в порядке в галерее. И как не так, но восхищенные взгляды заметивших его людей доставляли толику удовольствия самолюбию.   Настроение масана витало от слегка меланхоличного, до каких-то более оживленных в своей сути. Нойманн искал себе занятие, хотя уже давно планировал заняться новой картиной, вернее несколько картин, объеденных одной темой - стихией.  Фэйр даже и не догадывался, что еще минута - и время у него заберут и тут же найдут занятие.
Остановившись около картины "Минерва учит людей ткать"  неприкасаемый остановился, почувствовав знакомую магию клана. Вот только не Август её использовал, а значит сокланник решил выйти на контакт. Август безразлично наблюдал за тем, как краски на холсте меняются и появляться первые слова, автора которых не узнать было невозможно.   Десница тонко напомнил Августу о их восточных "собратах", которые также имели силу влияние на искусство.  Нойманн не так много о них и знал, та и не особо интересовался, не желая лишний раз тратить силы  и время. Но сейчас Дайре хотел навести контакт с ними,  но зная нелюбовь к большим мегаполисам Главы, Август с самого начала догадался, что этим придется заниматься ему лично.
"Хорошо, будет сделано" - только и ответил ему Август, прежде чем магия Десницы и вовсе перестала ощущаться.
"Творения гениев, которые не опасны для нас" - это было бы прекрасно, и терять такой шанс нельзя было. Более того, нужно  быть первым, кто пойдет на контакт с желаемой целью. Подобное занятие было достойной заменой проведенным часам в мастерской немца, и кроме того, имело большую пользу. 
- Простите, вы можете расписаться? - от мыслей масана отвлек застенчивый девьчий голосок.
Испытав резкий прилив раздражение, художник повернулся к девушке, которая от неожиданности отступила на шаг от него. Не нужно быть телепатом, чтобы увидетьв  её глазах осознание того, что она поняла, что нарушила его покой. Август мгновенно справился с собой, и взяв из протянутой дрожащей руки альбом с фотографиями его же картин размашисто расписался. Автографы были одной из самых идиотских привычек современного общества, но поделать было нечего. Без единого слова Нойманн быстро направился к выходу, направляясь в МЕТ. 
На улице было людно, но хотя бы погода была теплая. Сев в свой "мазерати", Август привычным движением завел машины и направился по людным улицам к своей цели.  Нью-Йорку было все равно день или ночь - улицы будут полны, особенно центральные.  Несмотря на дорогу мысли Августа были заняты предстоящей встречей, которая просто обязана была быть успешной. Возможно живописец не лучший дипломат, но играет он отлично.
Припарковавшись, художник направился во внутрь музея, в поисках Ленардины. Конечно, и здесь фанаты могли достать, но масан старался вести себя как можно незаметней, пусть и все равно люди обращали внимание на его внешность. Все-таки музей, а в музеях привычней смотреть на раритеты искусства нежели на других посетителей. Не спешной походной Август проходил по залам, все ближе ощущая чужеродную магию, магию фэриартос.  Отношения с Князем города дают некоторые преимущества - например, Гаэль показывал  захваченных в плен представителей клана Фэриартос. Но видимо эта женщина обладала большим нежели те дети, что ловились, та и влиянием в том же клане.
Август заметил её, стоящей у картины Антониаццо. По её глазам сразу можно было сказать, что она любит искусство. Нойманн приближался неспешно, давая женщине "почуять" его, и став около нее, немец направил свой взгляд на картину.
- Вам нравиться  римская школа живописи? - как бы между прочим  спросил масан. Его голос был спокоен, но с ощущаемой ноткой заинтересованности.
Выслушав ответ, Нойманн повернулся  к Ленардине и  его губы тронула вежливая улыбка.
- Август Нойманн к вашим услугам,  - в  его глазах была видна заинтересованность личностью фэри.

В разговоре киндрэт и художника вдруг появился третий собеседник… Хотя он появился не «вдруг». Он дал себя угадать. Он дал к себе привыкнуть. Он дал себя почуять… И только потом приблизился к ней. К ней, любующейся миром Антониаццо и Мадонны. К ней… ненароком пробудившей скрытую в полотне эмоцию произведения искусства… Ту самую, которую обычно вкладывает в произведение искусства сам художник. Художник редких для той поры достоинств… открывший иную красоту в рамках строгих церковных канонов, завораживающую и глубокую, и в отличие от этих канонов – живую.
- Мне нравится итальянское искусство Ренессанса, - Ленардина с мягкой улыбкой подхватила будто бы начатый разговор. – Реки Италии до сих пор бегут в моих венах. Антониаццо великий мастер. – Мягкий взгляд тёмных, почти по-итальянски чёрных глаз, мягкий наклон головы и мягкий, вежливый интерес к собеседнику, ненароком отмечая черты… необычной скульптуры его лица. Немного не традиционная форма ушей, но совершенно притягательная красота, иная, не очарования фэри, но… тоже сродни творению необычного мастера. Это понималось интуитивно, это виделось на расстоянии, что чувствовалось – так близко.
- Имя римского императора – так далеко от Рима? – Фэри улыбалась еще одной маленькой точке… как мазку на холсте, создаваемом в храме искусства. Музей… Само пространство, казалось, благоволило знакомству, создавая камерный мир вокруг них обоих. – Синьорина Ленардина Кондини.
Итальянское имя музыкой сбежало с тонких губ в безупречной улыбке Моны Лизы. «Ваши услуги ценны, не спешите их предлагать… Вы же не знаете, что я могу попросить». Попросить Ленардина могла бы очень и очень многое… и убедить в том, что ему хочется выполнить эту просьбу, тоже… Если бы знала о целях и возможностях лилита.
- Если позволите… – Если позволит, то легкие пальцы фэри изящно вспорхнут на подставленную вежливо руку. Плавный «танцующий» жест-приглашение намекнул на желание прогуляться по залу… По-другому Ленардина не могла. По-другому слишком много внимания привлекла бы к себе это пара. Пара «иных», встретившихся в одном месте в одно и то же время… Случайно ли? – Ваша любовь к искусству не знает границ, - тонкий намёк на возможность «случайной ли?» встречи. «И сколько ещё придут на меня посмотреть?» Восхищение льстило, но думать хотелось одной. - Князь завтра увидит меня, как он сам пожелал. Он добр настолько, чтобы скрасить часы и минуты досуга?
Фэри улыбалась, и мягко «журила» его за его доброту… которая в данный момент чуть мешала «беседам с искусством».

Жизнь коротка, искусства правда вечна… лишь в тех, кто служит самому Искусству.
- Жизнь, говорите вы? – вновь многозначная улыбка Моны Лизы. – Скорее… дать прорасти искусству через них.
Лилит… пожалуй, этот отличался от других. От тех других, о ком столь часто приходилось слышать… хотя бы ощущением сродства. «Занятно». Ленардина укрыла взгляд за тонкую вуаль. Искусство… Интерес… Интрига… Три «И» - а ночь лишь только началась. «Начало заинтересованности в общности интересов… Общность интересов – безусловно, искусство. Искусство интригует, искусство волнует, искусство впечатляет… Искусство всегда разное, каким бы общим для нас ни являлось… Искусство – возможности. Что за возможности несет знакомство с ним?»
Пауза давно превратилась в МХАТовскую… Стены зала разрослись до декораций сцены. Им нужно было только выйти в самый центр, под софиты, и замереть, чтобы договориться… Договориться – и сыграть. Сыграть пока ещё неизвестную Ленардине пьесу с любопытнейшей интригой и завязкой на личный интерес.
Мягкий скользящий шаг слегка замедлился и замер незаметно. Фэри изящно приподняла голову. И всё равно за короткой паутинкой вуали разглядеть выражение глаз сложнее, чем улыбку. Легкую полуулыбку леди полутьмы.
- Я считаю, что нужно ближе узнать друг друга… Вы должны быть неплохо осведомлены о моих талантах, тогда как я о ваших не знаю совсем ничего.
Не один и не два молоденьких фэри перебывали в Америке за последние годы… и подпадали под пристальное внимание лилитов. Ленардина знала, чем заканчивалось подобное внимание… и подозревала, что знает об этом её собеседник. Знает хоть что-то и имеет что-то на уме, иначе не подошел бы к ней в Музее.
- Мы можем познакомиться поближе… для начала. – Ладонь фэри и не подумала сбегать, покуда, с такой вежливостью предоставленной руки. – И если вы нашли меня в моем любимом месте здесь сегодня… То может быть покажете свои – любимые места в ночном Нью-Йорке?
Муза тихонько шла на диалог… По шагу, не спеша, стараясь взвешивать свой каждый жест и слово, однако… первое согласие дано: согласие говорить там, где масан сочтет это удобным.

Чарующе, как ночь, чуть улыбнуться, оставляя конечный выбор места за Масаном. Любимый дух, любимые места… Всё это лишь крупицы по которым узнаёшь характер, верный хотя бы отчасти глубинным чаяниям и стремлениям личности. Ленардина, безусловно, интересовалась современным искусством, но в последние годы значительную часть времени пришлось уступить делам и заботам клана, который Муза заботливо хранила для Александра. Муза верила в его возвращение. Муза только хранила клан для него. Это так же естественно для его сестры, как… курить в автомобиле. Только в отличие от курения менее вредная привычка.
Фэри задумчиво смешала с воздухом пахучий сигаретный дым. Он был ненавязчивым, как она сама. Он был изысканным, как она сама. Он ускользал между пальцев, как очарование фэри, и оставался на одежде и коже – легчайшим намеком на прикосновение и ароматом спелой вишни. Запахом пропитались перчатки. В запахе утонула вуаль. Запах опутал Ленардину тончайшей паутинкой, как дорогое благовоние Востока… не такое тяжелое, как они, но такое же запоминающееся, яркое, отличающее Музу, выделяющее её из всего остального мира. Мира, стремительно бегущего навстречу им обоим сейчас огнями большого города. Ленардина продолжала думать и здесь. Думать, прикидывать, размышлять. И, размышляя, вновь прийти на встречу с искусством, которое они буквально только что оставили за спинами и крыльями автомобиля.
- Вы умеете удивлять, сударь. – Легким, почти не слышимым шуршанием одежды сопровождалось её появление в галерее Августа Нойманна. Ленардина легко улыбалась… непринужденно склоняла голову, рассматривая произведения искусства. Без труда читала мифологические сюжеты. Перебирала образцы европейского искусства, которые знала, и сравнивала на свой лад… Сравнивала и восхищалась… Как жаль, что их реальности не соприкасались раньше, до вторжения Хаоса. Такого нового искусства фэри не знала, медленно, но верно нащупывая нить внутреннего мира художника. Художника… которым был лилит. Искусство – темное и притягательное – вот, что ощущала фэри тем дальше, чем больше в него погружалась. Табличка с именем автора говорила рядом с ними… говорила сама за себя.
- Вы умеете удивлять. – Мягко повторила Ленардина, движением легким, как дуновение ветра, снимая свою изысканную шляпку с вуалью вместе. Мягкость светло-русых волос соседствовала с черной бездной глаз, так похожей на картину, около которой они остановились. В бездне кружилось восхищение и восторг… Муза привычно вдохновляла творца на новые свершения. Магия пробежала до кончиков пальцев, слепо толкнулась в них, и … и пока всё. Ни одна её искорка не прошла дальше руки. А рука уже привычно указала на картину. – Желаете взглянуть изнутри на созданный вами мир?
Серьезная улыбка отметала любые предположения о шутке. В разговорах об искусстве Ленардина не шутила никогда. И тем более не шутила, когда предложила Масану посетить мир Искусства – его собственной картины.
Офф: хорошо бы знать, какой именно, если идем)